НАС СПАСАЛА ЛАДОГА

К 75-й годовщине полного снятия блокады Ленинграда

«Кто пережил блокаду, тот ценит жизнь»
В этом уверена блокадница, ветеран Великой Отечественной войны, черкащанка Валентина Кучерявая (Смирнова). 12 октября прошлого года она отпраздновала свое 90-летие.

В десять лет Валя осталась сиротой. Голод, холод, тяжёлая работа, бомбёжки и обстрелы – так прошли её детство и юность…

НАС СПАСАЛА ЛАДОГА
– Я родилась в Петергофе в «старорежимной» семье. Отец, бывший офицер Российской императорской армии Николай Смирнов, работал бухгалтером. Во время первой мировой войны он заболел туберкулёзом и, в голодный 1933 год, умер. Нас осталось четверо: две сестры и два брата. В семье я была самым младшим ребёнком. Мама называла меня Лялей. Позже, когда мама смертельно заболела, перед своим уходом все повторяла: «Мне больше всего жаль Ляльку».

Она умерла в 1935 году. Мы остались круглыми сиротами, – вспоминает Валентина Николаевна. – Старшему брату Юре только исполнилось 18 лет, он был уже совершеннолетний и нас, малышей, в детдом не отдал. В Петергофе мы жили в большом доме – бывшей даче. В школу приходилось ходить за несколько километров. Перебивались, как могли: всю мебель распродали, чтобы прокормиться.

После окончания школы поступила в Ленинградский техникум судостроительного завода. В возрасте 16 лет устроилась работать на прядильно-ткацкую фабрику Анисимова, что на Обводном канале. Вставать приходилось в 5 утра и работать до позднего вечера. Очень уставала, бывало, стоя засыпала…

На календаре – 22 июня 1941 года. Началась Великая Отечественная война.

– Немцы стремительно наступали. Была перерезана железная дорога Ленинград – Ораниенбаум и мне стало нечем добираться на работу.

Распространялись слухи, что немцы скоро дойдут до Финского залива. Вместе со старшей сестрой Ниной решились идти в Ленинград. Ввзяли авоську и, по «шоссейке», потопали в город. К вечеру уже были на месте, приютила бабушка. Остальная родня идти в Ленинград отказалась и осталась в Петергофе.

Уже после освобождения мы еле разыскали то место, где стоял наш дом – всё сравнялось с землёй… Тетя, невестка, жена брата и двое маленьких деток — все они навсегда остались под завалами. Наш двоюродный брат Костя после плена вернулся с войны – дома нет и из семьи никого…
Я стала работать. Город регулярно бомбили и обстреливали. Налетали самолёты, били орудия, кругом – сплошные разрывы. Во время бомбёжек мы сбрасывали с крыш домов зажигательные бомбы, которые называли «зажигалками». Помню, как горела фабрика, помню сильный пожар на складах…

После бомбежек мы искали уцелевшие куски материи и разрезали их на бинты, чтобы перевязывать раненых.

Город был полностью окружён. Близилась зима, становилось все холоднее и холоднее, только Ладога не замерзала. Меня перевели на электростанцию, которая обслуживала Путиловский завод.

Мы с сестрой к тому времени совсем ослабели, так что еле держались на ногах. Сестра получала в день 125 граммов эрзац-хлеба и 300 граммов крупы на 10 дней, а я 200 граммов хлеба и полкило крупы на 10 дней.
Мы выгружали из вагонов уголь.

Полчаса работали, а затем полчаса отогревались в траншее. Немец беспрерывно обстреливал город из дальнобойной артиллерии. Нас задействовали на строительстве оборонительных сооружений, установке противотанковых «ежей».

Вот летит самолёт и обстреливает нас из пулемётов, а мы прижимаемся к этим самым металлическим «ежам», и слышно, как рядом свистят пули, цокая по железу.
Как-то иду по улице — раздается свист снаряда. Я заскочила в ближайший подъезд, а снаряд упал прямо перед подъездом на середине  улицы. Оглушительный взрыв!  Помню, как торчали кверху искорёженные трамвайные рельсы.

Мы варили столярный клей, траву. Не было электричества и воды. Очень тяжело было зимой, докучали лютый холод и мороз. Утром встаёшь – а в ведре с водой корка льда. Не хватало сил, а часто бывало так, что если люди падали, то уже и не поднимались..

По громкоговорителям постоянно призывали: если кто-то упал, то надо найти силы и встать! Я тоже как-то упала и вставать совсем не хотелось, накатывала сладкая дрёма, так что, если бы не эти призывы по громкоговорителю, наверное, умерла бы..

Мы так и жили у бабушки. Все наши соседи умерли, осталась только одна женщина. В нашей квартире умер мужчина, двое детей 4 и 6 лет от роду и их мать. Потом не стало и нашей бабушки. Покойников зашивали в материю и свозили на склад. Мы положили бабушку на саночки и повезли.

Это был такой ужас… стоит «Студебеккер», а вокруг штабелями лежат мертвые люди — дети, взрослые — и их за руки-ноги забрасывают в кузов грузовика…

Всех спасала Ладога. Весной 1942 г. я тоже взяла эвакуационный лист и уже последним транспортом мы тронулись в путь по Дороге жизни. До Ладожского озера доехали на товарняке. Надо льдом стояла вода, немцы всё вокруг обстреливали снарядами. Картина была страшная. Машины едут-едут чередой, а орудие как ударит, и…прямо на глазах транспорт с людьми уходит под лёд…

КТО ПЕРЕЖИЛ БЛОКАДУ, ТОТ ЦЕНИТ ЖИЗНЬ…

Так мы добрались до берега, а потом – куда глаза глядят. Какие-то люди ехали в одно из сёл Воронежской области, вот и мы с ними. Сестра уже не могла идти, и её повезли на тачке.  Поселились у местных жителей. Я и названия села теперь не вспомню,  В сельсовете нам пообещали выделить 15 соток земли.

А как копать-то? Рядом на Дону стоял большой эвакогоспиталь. Сестра сумела туда устроиться на работу, а меня — не берут. Истощённая, худющая — я не внушала доверия. Вот, сестра носит раненых, ну, а я возле неё кручусь – помогаю. Так, постепенно, и меня трудоустроили.

Как-то началась бомбардировка, продолжавшаяся всю ночь. Утром начальник госпиталя приказал собирать раненых и эвакуировать в тыл, так как гитлеровцы взяли Воронеж и вскоре могли быть здесь. Работники госпиталя начали на машинах и подводах вывозить раненых. Питания не было, поэтому приходилось просить по сёлам у людей, довольствуясь тем, кто что даст.
– Вот так и выживали.

Через речку стоял штаб 2-й воздушной армии. Нам повезло: сестру взяли туда на работу в столовую. Я тоже стала ходить с ней на работу и  помогать одному старшине, заведовавшему хозяйством в военторге. Вот он и замолвил словечко перед начальством: «Давайте возьмём эту девочку в помощницы, а то мне одному тяжело».

Меня взяли. Я носила воду, рубила дрова, убирала, мыла посуду. Надо было раньше всех встать и, к приходу повара, растопить котлы, наносить дров. Когда приходил повар, я от усталости сразу валилась под стол и засыпала. Мне тогда было 17 лет.

Затем, военторг расформировали и её перевели служить в административное хозяйство при штабе армии.
– Помню, как мыли мёрзлую картошку, чистили и обжаривали в комбижире. Мы то отступали, то наступали, а потом наша армия погнала немцев и вот мы уже переехали в Белгород. Жили на квартирах.

Помню, как-то началась бомбёжка и артобстрел, которые пришлось пересидеть в подвале, а утром нам говорят: «Быстро собирайтесь, немец может занять город».

Штаб выехал, а мы со своей столовой всё не можем уехать. Только сядем на машину, а нас с воздуха начинают «поливать» из пулемётов. Мы – кубарем в подвал. Только огонь уляжется — пытаемся занять места в кузове, и… снова начинается обстрел.

Трижды пытались выехать, но так ничего и не вышло. Один майор говорит: «Бросайте вещи, берите только документы и – марш на мост, потому что немец может быть уже здесь». Только мы ушли, как фашисты заняли Белгород.

После знаменитой победы на  Курской дуге Красная Армия начала стремительно продвигаться к самому логову фашистского зверя, освобождая города и сёла от гитлеровцев.
– Помню, как мы вошли в первое село на территории Германии – всё открыто, ходят козы, коровы, я сразу бросилась доить корову. В первых занятых нами германских населённых пунктах местные жители сбегали, думая, что русские расстреливают и убивают.

Пустые дома, открытые настежь двери, набитые всяким добром шкафы… а я  после войны приехала с мужем к нему в село и даже кружку сама себе покупала – ничего чужого не брали, да и ничего чужого нам было не нужно.

Кстати, насчёт какого-либо произвола в отношениях с местным населением в Германии было очень строго. Не приведи господи, если кто-то из немцев пожалуется! Когда немцы это осознали, то и отношение к нам изменилось, ведь общались то мы с ними  каждый день, так как жили у них на квартирах.

В Германии Валентина познакомилась и со своим будущим мужем.

– Я с мужем подружилась в конце войны.  За мной тогда многие офицеры ухаживали, а он был старшиной, сам — белорус, а наш командующий уж очень любил белорусские «драчуники» – деруны по-нашему. Так что, почётным гостем на свадьбе стал командующий 2-й воздушной армией, генерал-полковник Степан Акимович Красовский.

Наконец, долгожданная победа!

– Стреляли из всех орудий, вот радости-то было!
Вскоре молодожёны уволились из армии и отправились на Черкащину – родину мужа Валентины Николаевны.
– Вы бы посмотрели, куда меня муж завёз — в село Березняки!

А я до того не знала, как и хлеб-то растёт. Его взяли в воинскую часть старшиной. Был, что называется, мастером на все руки. Красиво играл на скрипке, за это мужа особенно в армии любили.

В штабе 22-й воздушной армии часто бывали легендарные лётчики-асы Великой Отечественной войны, например, трижды Герой Советского Союза Александр Покрышкин и трижды Герой Советского Союза Иван Кожедуб. Доводилось встречаться с  героями и Валентине Николаевне.

В её домашнем архиве много уникальных фото-свидетельств тех грозных, героических лет.

На снимках — командующий 2-й воздушной армией, генерал-полковник С.А.Красовский на аэродроме с офицерами штаба армии.

Фото Г.Хомзора.

– У меня один брат Володя погиб в первые дни войны на аэродроме под Минском, а второй брат, Юрий, воевал в Сталинграде и

вернулся домой героем, – говорит Валентина Кучерявая.

Больше всего на войне Валентине Николаевне импонировали фронтовая дружба и то, чего зачастую не хватает нашему обществу сегодня – взаимовыручка и интернационализм. Часто вспоминает самые трагические страницы военного времени, участником которых ей довелось стать – блокаду.

– Кто пережил блокаду, тот ценит жизнь и к материальным благам равнодушен, – утверждает блокадница.

  Автор – Геннадий Сноз

(Редактура – В. Журенков)